Одна, но не одинокая – такой взгляд Франс бросала на саму себя и свой способ работать за несколько месяцев до Берси, когда ещё размышляла, на что будут похожи её концерты. Первые, все аспекты которых она должна была взять на себя. За несколько дней до своего первого концерта она говорит о своих музыкантах, о своём личном музыкальном видении, о своём будущем.

Вы знаете, кто пришёл на вас посмотреть и послушать вас сегодня вечером?
Это странно, потому что я думаю, что на этот раз всё будет отличаться от предыдущих: у меня в зале будут не только фанаты. Будут люди, которые пришли, потому что обо мне много говорили в этом году, в силу всех событий. Будут все люди, любившие Мишеля, которые, в некотором роде, попытаются вновь обрести его через меня. Ну и ещё, конечно, будут те, кто всегда был здесь.

Те, кто любил Мишеля, вновь обретут его?
Невероятно, да. Потому что, что бы я ни делала, каким бы образом я ни оркестровала песни, мелодии настолько сильны… Я напрасно изменяла ритмы, инструменты, соло, вступления, заменять женским его голос, песни Мишеля невероятно узнаваемы.

Эти изменения – необходимость, потребность, желание?
Слушая вновь все песни, мои и его, чтобы выбрать те, которые я буду петь на сцене, я осознала, что не смогу исполнять их так, как их исполнял Мишель. На сей раз я слышала их по-другому… Что важно, так это ноты и слова, остальное – оболочка. И каждый имеет право одеваться так, как хочет, в тот момент, когда решает это делать. На сей раз у меня в голове было звучание, дух, музыкальная атмосфера, я сделала так, чтобы она существовала.

Музыкантам, которые играют с вами на сцене и которые регулярно и давно работали с вами и Мишелем, было трудно следовать за вами в этом новом музыкальном видении?
Понадобился год и всё время записи последнего альбома, чтобы они поняли, что я слышу. Например, когда мы записывали Double Jeu с Мишелем, случалось, что в одной песне Мишель слышал гитарное соло, и я тоже слышала гитарное соло. Однако Мишель слышал его очень красивым, чистым. А я слышала его некрасивым, грязным. У музыкантов было два выхода: сойти с ума или понять нас обоих и найти компромисс. Так что Double Jeu – это компромисс.

Если бы музыканты не поняли, что я хочу услышать, не знаю, что бы я делала. Но они провели целый год, наблюдая за мной в музыкальном плане, и то, что эти четыре парня дают мне сегодня, огромно. Они следуют за мной и в то же время подталкивают меня, и я не смогла бы дать эти концерты без них. Сегодня нас пятеро перед множеством людей, и я чувствую, что мы им равны: мы так же способны отдавать, как и получать.
Действительно, сначала это была необыкновенная гарантия, что они были со мной, но тем не менее, я сказала им: “Я буду давать эти концерты одна, и то, что вы дадите мне, вы будете искать в себе, и никому раньше вы этого не давали. Надо, что вы сказали мне, принесёте ли вы мне что-то такое, чего никогда не делали, что-то новое”. Я каждому из них задала вопрос. Но я задала тот же вопрос Жаку Рувероллису, занимающемуся освещением, и Иву Жаже, занимающемуся звуком. Я задала этот вопрос всем тем, что работает со мной.
Что касается музыкантов, по истечении месяца репетиций мы знали, куда идём. Взаимопонимание было абсолютным. Им было очень трудно, потому что я умею говорить «нет», но не умею говорить, чего я хочу. Я умею указывать это с помощью отказов. Мне нужны талант и способности других людей, чтобы получить то, чего хочу: они сумели предложить мне, а я сумела распорядиться. Честности ради надо добавить, что я по крайней мере такая жеперфекционистка (дотошная?), как и Мишель.
Что меня больше всего впечатляет в этой работе, сделанной вместе с музыкантами, так это что нас пятеро, а чувство одно, как если бы это был один человек.

Как всё происходило с другими членами вашей команды, привыкшими работать с вами в прошлом?
Я не переставала говорить им всем: “Если вы посчитаете, что то, о чём я вас прошу – не то, что нужно, вы скажете мне об этом, не правда ли?” Но это возможно лишь с людьми, с которыми у вас настоящая близость. А с теми, кто работает со мной, у меня своя история, понимаете?

Ваше желание сделать что-то “другое”, что-то своё, не соответствует нашему представлению о вас: исполнительница скрывала собственное музыкальное желание?
Это так, но я сама первая удивлена этому. Мишель меня достаточно многому научил в течение достаточно долгого времени, чтобы в какой-то момент я начала жить самостоятельно. Настоящая проблема в том, что я всегда считала себя исполнительницей. Я никогда не думала, что у меня может быть идея о том, как делать что-то. И возможно это было правдой. Но тут, в силу вещей, мне пришлось это сделать.

Тем не менее, вы рассказывали, что до того, как встретили Мишеля, у вас уже был определённый личный вкус, потому что вам нравились не все песни, которые вам давали исполнять?
Мне нравились все песни Генсбура. Что касается других, то на самом деле я была не очень воодушевлена. Но, говоря это, я отдаю себе отчёт, что также очень удобно отступиться. Раньше (у меня такое впечатление, что я говорю, как ветеран войны!) мы выпускали только простые пластинки с четырьмя песнями, и я выпускала четыре таких пластинки в год. Как правило, из этих четырёх песен было две, которые мне нравились, и которые я отстаивала, а чтобы суметь заставить принять их, я соглашалась на две другие, которые меня не воодушевляли. К счастью, с тех пор, как я встретила Мишеля, всё полностью изменилось, потому что я люблю всё, что делаю.

Вопрос, который мы, конечно, можем себе задать, это: “Что может произойти после этого первого опыта в одиночку?”
Для меня это большая проблема, потому что я совершенно не вижу, куда иду (смеётся). На сей раз всё просто, я даю концерты с песнями, которые люблю. Но в будущем, если мне придётся вновь давать другие концерты, я сразу же думаю, что черпала бы из творчества Мишеля. В данный момент меня не трогает петь что-то другое, кроме песен Мишеля. Мишель, бывший романтиком, говорил про меня, что я реалистка-оптимистка. Может быть, именно поэтому сегодня я не вижу дальше этого турне, которое будет делать меня счастливой до декабря.

Дени Лабль
«Дени – это современность в блюзе. И что странно, кроме того факта, что он мой двоюродный брат, так это то, что мы начали заниматься этой профессией одновременно, он со своей гитарой, я – в пении. И что сегодня он действительно успешный музыкант, в тот момент, когда я думаю, что я на максимуме того, чем могу быть. Встреча была неизбежна, в некотором роде».

Серж Ператонер
«Серж самый нелюдимый из всех. Он также в некотором роде хранитель музыки Мишеля. Когда Легенду о Джимии ставили в Монреале, он поехал туда. Он пойдёт туда, где будут ставить Старманию. Серж – надежность в спокойствии, всегда с большой учтивостью. Это такие клавишные, о которых я мечтаю: ритмика способна уступить место голосу, и в то же время он может быть сам по себе симфоническим оркестром».

Клод Сальмьери
«Это настолько талантливый человек, что его это смущает. Он сочиняет, поёт, продюсирует, и он лучший барабанщик. С рождением сына он решился осесть. Он в некотором роде вернулся в лоно семьи. Каждый ритм ему знаком, каждая дисциплина тоже, но человек, который умеет, как он, делать всё, внушает недоверие в нашей среде. Нужно специализироваться, чтобы приблизиться к совершенству: Клод, что бы он ни играл, это здорово.»

Лейла Рами
«Однажды Клод Сальмьери принёс мне кассету какой-то девушки. Через 15 секунд я остановила кассету, позвонила Клоду и сказала ему: “Приведи её, потому что она – необыкновенна!” Этой девушке девятнадцать лет, она арабка, у неё есть именно то, что нужно, чтобы быть с нами на сцене. У неё, как говорится, нет никакой техники, но она попала в неё, когда была маленькой. Она родилась с тем, что нужно. У неё есть свежесть, она двигается так, мне нравится, я позволяю ей быть такой, какая она есть. Парафразируя Мишеля: У Лейлы это есть!»

Жанник Топ
«Мой сын Рафаэль очень хорошо описывает Жанника, называя его “Убедительный дядюшка”. Он и волк, и ягнёнок. Он давний участник группы. Я знаю, что он теперь защищает меня больше, чем когда-либо. С ним у нас настоящая встреча: нам больше не надо разговаривать, чтобы понять друг друга. Достаточно взгляда.»